четверг, 16 апреля 2020 г.

Марк Найдорф Не достоверно, но верно

От информации обычно требуют, чтобы она была достоверной.  В противном случае это — гнильё, фейк, которое даже информацией не назовешь. Так, информационный мусор. За образец берут научную информацию, которая считается достоверной по определению. В эпоху возвышения науки просвещенные европейцы захотели достоверности даже от Библии, и создали под этот запрос библейскую археологию.
В ХХ веке особенно досталось мифам. В свете оппозиции «достоверное — недостоверное» миф оказался на неправильной стороне и стал синонимом слова «заблуждение». До сих пор есть авторы, которые оттачивают свою рациональность на разоблачениях мифов. Google показывает десятки тысяч ссылок на запросы, вроде «семь мифов о…». Разоблачают, как видим, пачками.
Хотя, что разоблачать в истории про парня, который по приговору богов вкатывает на гору камень еще и еще раз, потому что, в последний момент камень скатывается? Несмотря на ее явную недостоверность, эта история живет в пересказах и упоминаниях тысячи лет. Современная битва против мифа о «генералиссимусе — творце великой победы» выглядит малопродуктивной по той же причине: мифическое не преодолевается рациональным. Так нож бессилен против водного потока.
В XIX веке, когда в еврокультурных странах формировалось публичное пространство и открылся рынок газет, граница «достоверного-недостоверного» пролегала по линии различения того, что «говорят» и того, что «пишут». Последнее, благодаря фиксированному авторству, налагало ответственность на «источник». Пресса, которая не соответствовала критерию достоверности, а она расцвела в массовых обществах в конце XIX в., была брезгливо маркирована как «желтая пресса».
Обрушение этой границы пришлось на Первую мировую войну. Пресса стала инструментом пропаганды, вероломного замещения достоверной информации — информацией недостоверной, но полезной. Тогда пропаганду мотивировали ситуацией войны.
Но в ХХ веке выяснилось, что войны вообще-то не прекращаются: кроме «огнестрельных» войн, происходят пропагандистские баталии, ценовые войны, была даже «тресковая война». Все они порождают спрос на дезинформацию и пропаганду. В ХХ веке ведущие мировые медиа, включая самые респектабельные, как BBC или NYT, публикуют смесь достоверного и «приготовленного» в пропорциях им только известных. Будучи пойманными за руку, агентства ссылаются на недобросовестных корреспондентов.
В пространстве соцсетей признаки «достоверное — недостоверное» стали уже трудноразличимыми.
В науке достоверность обеспечивается цеховой солидарностью. Важный эксперимент обязательно повторят в других лабораториях, потому что настоящее открытие важно для всех. В науке умышленная фальсификация результатов — это скандал и, обычно, изгнание из цеха.   
В соцсетях — с их анонимной, равной и тайной демократией, как на выборах — бессмысленно отличать достоверное от недостоверного, если это дело вашего вкуса, доверчивости или собственных убеждений. Всё, о чем вы узнаете в социальной сети, может быть правдой, а может быть и неправдой. Поэтому в любом случае сетевая информация не может служить аргументом. Это — общеизвестно. Но в Фейсбуке зарегистрированы миллиарды пользователей. Значит, не в достоверности дело.
Дело в образе. Тот парень, что с камнем — это образ, котором многие узнают себя в дни отчаянных, но тщетных усилий. Пару лет назад образ жертвы впервые поднял цунами сетевой волны личных историй. Кстати, сейчас образ вируса — всепроникающего невидимого врага — он тоже создается коллективным сетевым творчеством, вопреки вполне рациональным пояснениям специалистов. 
Сеть в наше время — основная платформа массового сетевого сотворчества. Там продуцируются образы, облегчающие многим понимание мира, в котором недостает надежных вех. Если такой образ работает, значит он верен. И не о достоверности речь.  

Комментариев нет:

Отправить комментарий