Марк Найдорф

Способы счета имеют свою долгую историю. Например, выражение длины через время (скажем, «расстояние в три дня пути») было в употреблении как в древних Афинах, так и в средневековой Европе. Но особенно важной процедурой счет стал в физике Нового времени, благодаря которой измерения снабжены теперь точнейшим инструментарием — вместе с общей уверенностью в том, что знание, отчетливо артикулированное на языке математики, является наиболее надёжным и практически применимым (подтверждено опытом расчётов астрономических событий, физических взаимодействий, конструированием машин, сложных сооружений и т.п.). Тогда как знание, не получившее математического выражения, выглядит на этом фоне предположительным или произвольным и подлежит, по мере возможности, калькуляции. Появление количественных методов в гуманитарных науках как, например, в филологии, психологии, истории, педагогике и т.д., не говоря уже о современном маркетинге, является воплощением этого направления умов в сторону научности, обеспеченной счетом.

Встреча высокоточных измерений с обыденной размерностью (заданной свойствами органов чувств человека) в наше время всячески приветствуется. «Калькуляционная» парадигма подсказывает, что чем точнее измерение, тем лучше. Вот, например, бегут олимпийские лыжники эстафетой 4 х 10, а итог таков, что победившая команда преодолела свои 40 км быстрее другой на 0,4 секунды. Это — различие, без приборов не уловимое и, по человеческим меркам, незначительное. Но таковы современные представления, требующие непременно определять победную разницу, хоть и с помощью высокоточных приборов.

А вот пример из повседневности. Сегодня практически у всех есть устройство, которое может сообщить владельцу сумму всех пройденных им за день шагов — по квартире, по пути на работу, в магазин и в магазине и т.д. Веками такое знание было невозможно. И вот прибор есть. А насколько важны его показания — это уже зависит от соответствующих представлений (т. е., от культуры).

В современном мире «оцифрованное» знание дает чувство уверенности, чувство рационального овладения миром. По итоговым цифрам (олимпийский девиз: «Быстрее! Выше! Сильнее!») болельщики точно знают, кто олимпийский чемпион. Шагомер позволяет рассуждать максимально конкретно, что, скажем, «в интересах здоровья следует добавить еще 1 000 шагов в день». Огромное количество ежедневно публикуемых таблиц, рейтингов, информ-визуализаций обслуживают эту потребность в чувстве надежного знания, которое бывает, что возникает у человека, мыслящего о мире посредством чисел.

Но не всё, имеющее меру, может быть измерено инструментально. На это указывает хотя бы подзабытое сейчас слово «чрезмерный». Чрезмерная строгость, чрезмерная любезность, чрезмерное внимание — примеры выражений, отчетливо предполагающих существование общественно принятых представлений о мере, хотя и не данной нам в абстрактно-цифровой форме. В зрелых нормализованных обществах общепринятая мера (культурная «норма») способствует гармонизации культуры и жизни, поддерживает сомасштабность деятельных проявлений человеческих воль. И, наоборот, утрата в обществе безотчетно присутствующих мотивирующих норм, сомнения в них или даже циничное попрание свидетельствует о фазе деформации, кризисе культуры.

Культурная «норма», удерживающая меру воплощения намерений, веками транслировалась традицией вместе с самой деятельностью. А там, где унаследование происходило иначе, воспитание интуитивного «чувства меры» входило в число основных целей социализации (этикет). Как часто бывает, нормативные представления становятся предметом рефлексии на фоне ослабления их регулирующих функций.

В период кризиса культурных норм их функцию частично берут на себя рационально действующие механизмы. Когда суд рассматривает дела о попрании культурной нормы, ему приходится транспонировать проблему в плоскость задачи о численном эквиваленте — материальной компенсации за нанесенную обиду или ущерб репутации.

Еще пример. Представление о высокой значимости семиотически акцентированных фигур, таких, например, что относились к категории «великий писатель», «великий фильм» и т.п. в наше время пересматривают, и для построения иерархии значимости текстов вместо меры их влияния на умы читателей применяют ранжирование по «числу продаж».

В эпохи кризиса заметно снижается норма доверия к миру. Речь идет об интуитивном представлении относительно возросших шансов оказаться обманутым. Это тоже сдвиг культурной нормы по сравнению с той, которая преобладает в упорядоченном культурном пространстве.

В кризисную эпоху шаткость культурных норм касается частной жизни тоже. Мера вежливости представляется расплывчатой — иногда недостаточной, иногда излишней. Например, невнятная мера откровенности или теряющее определенность психологическое «чувство дистанции». Многие в наше время испытывают затруднения в определении действительной меры близости в отношениях с другим человеком (кто он типологически: просто знакомый? добрый приятель? близкий друг?) и на всякий случай предпочитают увеличить психологическую дистанцию — не «беспокоить» приятеля телефонным звонком, без предварительной договоренности в мессенджере (как если бы он был просто знакомый). Любопытно, что американским антропологом Эдвардом Холлом была сделана попытка выразить в метрах межличностную «психологическую дистанцию» — от интимной до официальной — вполне в русле упомянутой «калькулятивной» научной парадигмы.

Разрыхление культурных норм и подмена их формальными критериями, растущее чувство, что вообще-то «всё может быть», если не сформулировать жестко на месте нормы «социально полезное» требование, эти сюжеты дают вполне объективное представление о кризисе культурной системы и о «норме» как категории, пригодной для описания этого кризиса.

Этот текст — отрывок из готовящейся большой работы Марка Найдорфа.

Оформление — картина “Пейзаж (остров Стелла)” Флавио де Марко (2012; источник).