Гуманизм вырос из «гуманитарных», то есть, светских, а не богословских, занятий (классические языки, риторика, история, литература), которыми на исходе Средневековья увлекались некоторые мыслители в Италии и других странах; позже они получили именование «гуманистов Возрождения». За полтысячи лет до ХХ века гуманизм утратил первоначальную связь с особым родом занятий, превратившись, со временем, в представление о сущности человека, в образ того, каким должен быть человек в его европейском понимании.
Как известно, уже «Возрождение, по существу, уравняло человека и Бога, подчеркнув, что они равны в творчестве, так как являются мастерами, «художниками», творцами окружающего мира» [http://www.litmir.co/br/?b=216122&p=64]. Такое понимание осталось стержневым для гуманизма. Это, подчеркнём ещё раз, что это –особенное, только европейское представление, культивировавшее в человеке виртуозность в создании нового: «придумал и сделал» – это и есть virtus в новоевропейском понимании достоинства человека. Данный принцип уравнивал художника (задумал картину и выполнил её), полководца, сумевшего найти способ выиграть битву, техника (сумевшего построить небывалую машину, например, паровую машину Уатта), учёного, сумевшего сформулировать закон Природы или увидеть в ней то чего не видели другие. Классический европейский гуманизм основывается на высокой оценке тех, кто смог усовершенствовать себя, чтобы усовершенствовать мир вокруг себя.
Всякий, кто осилил эту цель, достоин общественного признания. Недаром авторство стало приметным знаком этой эпохи: картины, битвы, изобретения, законы природы и др. – все они снабжены именами их создателей (ср.: наполеоновские войны, симфония Бетховена, закон Ома, лампа Эдисона, машинка Зингера, собака Павлова, уравнение Максвелла, полёт Гагарина, «Крест Азаряна» (в гимнастике и т.п.). Таким образом, европейский гуманизм был одним из важнейших условий умственного и технического прогресса Европы, на этом пути шедшей во главе мира несколько веков подряд.
Сейчас такое невозможно. По-настоящему значимые открытия и изобретения делаются теперь усилиями больших коллективов – мы знаем их под именами торговых брендов, таких как Boeing, Hummer, Amazon и т.п., или даже Barbie. В них над разработкой, производством и внедрением продукции трудятся тысячи, порой десятки тысяч инженеров, техников, исследователей, администраторов (менеджеров). И нет сомнения, что среди них есть высоко одарённые, трудолюбивые, успешные в своём деле люди, но их вклад невозможно вычленить в конечном продукте. Они получают хорошую зарплату, переживают карьерный рост и признание окружающих…, но гуманизм (классический европейский гуманизм) тут уже не при чём. То, что действительно меняет мир, совершается теперь коллективным субъектом. И в свете этой коллективности индивид оказывается освещён одним – ярким, но ровным светом.
«…Вообще, то, что со мной сейчас происходит, называется «дегуманизация». Это действия по устранению всего человеческого, обращённого к человеку, совершаемого ради его духовного, психологического и материального благополучия, учитывающего его особенности, потребности и интересы. Это та ситуация, когда в твоем сознании человек превращается в носителя одного определяющего качества. Когда он не Виталий, любящий маму, мороженое, кататься на велосипеде и французских импрессионистов, и еще у него шрам на подбородке: он в детстве неудачно прыгнул с качелей. А мусульманин. Или гей. Или левый. Или правый. Или кто угодно. Важно, что это определение вообще никак не учитывает человека, за ним стоящего. И меньше всего я могла себе представить, что я способна на такие чувства». (Алина Фаркаш) [http://www.jewish.ru/columnists/2015/10/news994331056.php]
Да, мы живём после гуманизма, когда новый постгуманистический человек – это «одномерный человек» (Г. Маркузе). Парадокс же в том, что «одномерностей» сегодня - бессчётное множество. И те, кто не верит, что гуманизм остался позади, вполне по законам времени, сводят гуманизм к одному измерению (ещё раз: «когда в твоём сознании человек превращается в носителя одного определяющего качества»).
Постгуманизм сегодня учит видеть в любом человеке жертву, а в себе – способность внимать жертве. В известном анекдоте, увидев на улице избитого человека, постгуманист говорит: - Тот, кто его бил, нуждается в нашей психологической помощи.
Слово ещё не забыто. Но слово – всего лишь имя. Давно ли мы слышали, как высокобрендовый автомобиль в просторечии назвали «тачкой»? Ровно столько же общего между классическим европейским гуманизмом и постгуманистической жалостью к жертве.
«Жалеть – это значит поощрять и закреплять другого в его роли жертвы». [http://shkolamudrosti.ru/news/chuvstvo-zhalosti-i-rol-zhertvy/#sthash.9Nn704on.dpuf]. Так получается, что постгуманист, желая творить добро, творит зло. Он кормит жертву своим сочувствием, соблазняя расширением прав жертвы к насилию. Очередь за этим «правом жертвы» выстроилась давно, ещё со времён Веймарской республики.
То, что сегодняшний европеец-постгуманист пестует в палестинских арабах чувство коллективной жертвы, чувство, которое питает ненависть и насилие в адрес евреев, ничего не говорит об арабо-израильском конфликте. Зато отчётливо сообщает о том европейском обывателе, который, вместе с обслуживающими его медиа, стремится восполнить пустоту, образовавшуюся в европейском самосознании после гуманизма. Это – тоже травма (культурная травма). И пока в европейском самосознании место гуманизма не заросло, оно будет заполнятся его имитацией – постгуманизмом.
Опубликовано: Культурологичний часопис "Ї" (Львів).
